С авторским моноспектаклем «Самое любимое. Отец. Профессия. Стихи» в Риге побывал Константин Райкин, народный артист России, актер театра и кино, режиссер, художественный руководитель театра «Сатирикон». Выступление на сцене Рижского русского театра было приурочено к 100-летию Аркадия Исааковича Райкина, для которого Рига была родным городом.
Приезд в Ригу Константина Райкина состоялся в рамках культурного обмена между Россией и Латвией благодаря инициативе и поддержке благотворительного фонда Петра Авена «Поколение» и лично его руководителю Александру Гафину.
Один на сцене, в идеально сидящем фраке, с галстуком-бабочкой, Константин Аркадьевич рассказывал о своем детстве и том, как он стал актером – вроде бы самостоятельно, но не без влияния отца.
А потом читал стихи Самойлова, Заболоцкого, Рубцова, Мандельштама, Пушкина. Со свойственным ему темпераментом, неподражаемой мимикой и необыкновенным талантом. Думаю, что все, кому посчастливилось находиться в зале, получили огромное удовольствие.
Спектакль Райкина – это искренний, честный и при этом по-актерски мастерки разыгранный монолог. Опытный артист и педагог, он то заставляет зал смеяться, то вынуждает включить мысли и чувства, без которых невозможно воспринимать стихи. И все это – с предельным уважением к зрителю, через которого, по словам Райкина, артист общается с Богом.
«Всегда читай стихи!» – такой завет дал сыну Аркадий Райкин. Кстати, произошло это в Юрмале, где в зале «Дзинтари» с сольным представлением выступал тогда еще совсем молодой Костя. И прибегал к точно такому же приему контрастного душа – от безудержного смеха к серьезному осмыслению поэзии.
Расслабленный зритель, идя за артистом, вдруг вылетал в неожиданное поле… Как выяснилось на моноспектакле в Риге, этот авторский маневр младший Райкин применил еще в юности, когда штурмом брал Щукинское училище и его приемную комиссию. Рассмешить, зацепить, удивить, поразить и заставить восхищаться – в этом секрет успеха Константина Райкина.
Как признается сам артист, «сын Райкина» – это его проклятие, «радость», которой он никому не пожелает. При всей безмерной любви к отцу он нес груз фамилии как тяжкую ношу и вынужден был доказывать другим и самому себе, что он сам по себе талантлив и неповторим.
К 62 годам Константин Райкин выработал в себе стойкий иммунитет к заезженной фразе: «Обычно природа отдыхает на детях великих людей…» с вытекающим из нее продолжением: «А вот на вас не отдохнула…». И все же всякий раз цитирует этот набор «тошнотных» штампов в свой адрес с брезгливостью и негодованием, резюмируя: «Слава богу, что я все-таки другой!». И добавляет: «Меня интересуют люди, которые видели меня отдельно и отдельно ко мне относятся».
И моноспектакль этот не об Аркадии Райкине, а о себе самом, но, безусловно, личность Константина Райкина сформировалась не без влияния отца – тонкого, мудрого, интеллигентного человека. Он не давил на сына, не воспитывал его наставлениями, давая полную свободу выбора – где учиться, где работать, где жить и с кем жить. Но каким-то непостижимым образом все происходило именно так, как того хотел отец, и, самое удивительное, он знал, что все так и будет.
Незримое участие отца в судьбе сына – спектакль об этом.
Константин Райкин не дал в Риге ни одного интервью (во всяком случае, к вечеру субботы), но согласился встретиться с местными журналистами. И это был его еще один моноспектакль на 40 минут. Мы сидели, пожирая Райкина глазами, и ловили каждую его фразу. И хотелось, чтобы он рассказывал еще и еще. Нет, он не выступал на публику, хотя таких людей наш брат называет «находкой для журналиста» (сам все скажет), не красовался. Просто ему есть что сказать, причем, сказать правду.
– Спектакль в Риге – это моя актерская деятельность помимо театра «Сатирикон». Она и раньше была дозированной, а теперь ее уже почти не существует, – рассказал Константин Райкин. – Как профессиональный артист, я могу работать один. Это выгодно со всех точек зрения. Но это не гастроли. Вырваться из Москвы, где я повязан работой в театре и институте, мне очень не просто.
Рига – родной город моего отца. И родные места для меня. В детстве меня привозили сюда родители. Бывал я здесь и в юности, и в зрелые годы. Мне кажется, я недавно был в Риге, но это было с ныне покойным Ромой Козаком. Мы привозили в Ригу спектакль «Косметика врага». Конечно, я приезжал сюда с гастролями театра «Современник», в котором я играл 10 лет. Моя творческая жизнь не единожды пересекалась с Ригой. Концерт такого же типа, как в вашем Русском театре, был в зале «Дзинтари», но в более сыром, пробном варианте. Папа тогда впервые пришел на мое сольное выступление. И с трудом попал, я помню. Когда это было? Я бы сказал, в меловой период…
Отец очень много значил для меня, но не как оценщик моего творчества. Он мог гениально что-то показать, но научить своим приемам он не мог. Он меня просто любил – как сына и как артиста. И относился к моей работе проще, чем я сам.
Работать на сцене всегда нелегко. Папа был моцартовского дарования человек – и ему тоже все это давалось благодаря безмерному труду. Театр миниатюр, в котором он играл, стал другим (речь идет о «Сатириконе». – Авт.). Было бы неправильно идти по его стопам. Папа работал в жанре эстрадных миниатюр, но если быть точным, это был жанр «Аркадий Райкин». Это было его изобретение, и он этот жанр закрыл. К 100-летию отца я пересмотрел записи с ним.
Фантастически и невероятно смешно! Привыкнуть к этому нельзя. Смотришь и понимаешь, какого гениального дарования это был артист. В этом махровом жанре, предполагающем напор и чрезмерность, он работал мягкими красками.
Мягкими кошачьими лапами брал за горло. В этих стальных объятиях оказываешься незаметно. Он неповторим, как любой мастер. Его слава – это его слава. Я категорически не хочу пользоваться тем, что мне не принадлежит. Но у меня свой героизм и свои достижения. Я отношусь к команде мастеров. Да, я никогда не смогу играть так, как Аркадий Райкин, но и он не смог бы никогда играть так, как играю я. Ему было легче – его папу никто не знал.
Что можно было от него воспринять, я воспринял. В частности, отношение к делу, к профессии. Он был трудоголиком и жил работой. А еще правильно относился к зрителям – выходил на сцену, испытывая острую любовь к зрительному залу. Это очень важно, принципиально и сейчас не часто встречается. Это то, что всегда декларировал и ставил во главу угла Михаил Чехов, чье имя носит ваш театр. Я часто сталкивался с тем, что к залу выходят с ненавистью, с желанием его эпатировать, или с другой крайностью – равнодушием, когда режиссер или актер разговаривают с Богом, а ЭТИ пусть слушают, если хотят. Мне кажется, это высокомерие, гордыня, ложь и заблуждение.
Мы-то, смертные, ничтожные артисты, думаем, что Бог – в зрителях, в каждом из них, мы к Богу – через зрителей.
Современный театр болен равнодушием. Агрессия, желание выбить зрителя из состояния благополучия идет из сытой Европы, но это не по-русски. У нас другая историческая картина. Театр у нас занимается другим – практически противоположным. Я так считаю.
Мне традиция любви к зрительному залу, это некое внутренне светлое начало и желание принести зрителям добро, кажется принципиальной и очень важной. Мы пытаемся продолжать это в нашем театре. И это мы унаследовали от Аркадия Райкина – энергию заблуждения, возвышающий обман. Папа наивно полагал, окрыленно верил, что театр может изменить жизнь, повлиять на власть, помочь искоренить пороки. Он был горестным оптимистом.
Легко быть оптимистом, когда ты идиот, а когда ты хорошо информированный и глубокий человек, сохранять оптимизм крайне сложно. Но это правильная дорога, в этом есть настоящее мужество и позиция. Его позицию мы пытаемся сохранить, но время сейчас другое, и иногда почва уходит из-под ног.